"Konrad Lorenz"の名言

Philosophers are people who know less and less about more and more, until they know nothing about everything. Scientists are people who know more and more about less and less, until they know everything about nothing.

Третье великое препятствие человеческого самопознания — по крайней мере в нашей западной культуре — это наследие идеалистической философии. Она делит мир на две части: мир вещей, который идеалистическое мышление считает в принципе индифферентным в отношении ценностей, и мир человеческого внутреннего закона, который один лишь заслуживает признания ценности. Такое деление замечательно оправдывает эгоцентризм человека, оно идёт навстречу его антипатии к собственной зависимости от законов природы — и потому нет ничего удивительного в том, что оно так глубоко вросло в общественное сознание. Насколько глубоко — об этом можно судить по тому, как изменилось в нашем немецком языке значение слов «идеалист» и «материалист»; первоначально они означали лишь философскую установку, а сегодня содержат и моральную оценку. Необходимо уяснить себе, насколько привычно стало, в нашем западном мышлении, уравнивать понятия «доступное научному исследованию» и «в принципе оценочно-индифферентное». Меня легко обвинить, будто я выступаю против этих трех препятствий человеческого самопознания лишь потому, что они противоречат моим собственным научным и философским воззрениям, — я должен здесь предостеречь от подобных обвинений. Я выступаю не как закоренелый дарвинист против неприятия эволюционного учения, и не как профессиональный исследователь причин — против беспричинного чувства ценности, и не как убеждённый материалист — против идеализма. У меня есть другие основания. Сейчас естествоиспытателей часто упрекают в том, будто они накликают на человечество ужасные напасти и приписывают ему слишком большую власть над природой. Этот упрёк был бы оправдан, если бы учёным можно было поставить в вину, что они не сделали предметом своего изучения и самого человека. Потому что опасность для современного человечества происходит не столько из его способности властвовать над физическими процессами, сколько из его неспособности разумно направлять процессы социальные. Однако в основе этой неспособности лежит именно непонимание причин, которое является — как я хотел бы показать — непосредственным следствием тех самых помех к самопознанию.

The truth about an animal is far more exciting and altogether more beautiful than all the myths woven about it.

No such thing as a false analogy exists: an analogy can be more or less detailed and hence more or less informative.

In the course of evolution, it constantly happens that, independently of each other, two different forms of life take similar, parallel paths in adapting themselves to the same external circumstances.

Most of the vices and mortal sins condemned today correspond to inclinations that were purely adaptive or at least harmless in primitive man.

Ethologists are often accused of drawing false analogies between animal and human behaviour. However, no such thing as a false analogy exists: an analogy can be more or less detailed and, hence, more or less informative.

There is indeed the possibility that the evolutionary process has, in gray antiquity, bred into us an excess of aggression.

Barking dogs occasionally bite, but laughing men hardly ever shoot.

'I don't need brains,' says the billionaire contemptuously. 'I'm brainy enough myself!' The broker cries out in desperation, 'What, in heaven's name, do you want?' 'Goodness,' is the answer.

The bond with a true dog is as lasting as the ties of this earth will ever be.

Historians will have to face the fact that natural selection determined the evolution of cultures in the same manner as it did that of species.

It is a good morning exercise for a research scientist to discard a pet hypothesis every day before breakfast. It keeps him young.

I believe that present day civilized man suffers from insufficient discharge of his aggressive drive.

We had better dispense with the personification of evil, because it leads, all too easily, to the most dangerous kind of war: religious war.

I consider early childhood events as most essential to a man's scientific and philosophical development.

From a neighbour, I got a one-day-old duckling and found, to my intense joy, that it transferred its following response to my person. At the same time, my interest became irreversibly fixated on water fowl, and I became an expert on their behaviour even as a child.

Truth in science can be defined as the working hypothesis best suited to open the way to the next better one.

I grew up in the large house and the larger garden of my parents in Altenberg. They were supremely tolerant of my inordinate love for animals.

The father-mother family with two children isolated in a city flat is already insufficient.